Пасха в старой Москве

Вот Москва дворянская: пустые до полудня Никитские улицы, Пречистенка, Остоженка. К 12 часам первыми выходили на прогулку дети с гувернерами-французами и няньками-немками, позже появлялись барыни на парных санях с лакеями на запятках, последними выезжали по своим делам отцы семейств. Вот что писал о дворянской Москве П.А.Кропоткин, отпрыск Рюриковичей (правда, впоследствии «стряхнувший» с себя дворянские традиции): «В этих тихих улицах, лежащих в стороне от суеты и шума торговой Москвы, все дома очень похожи друг на друга. Большею частию они деревянные, с ярко-зелеными крышами, у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета.

Почти все дома были в один этаж с выходящими на улицу семью или девятью большими светлыми окнами. Во двор вели широкие ворота, и на медной доске над калиткой значилось обыкновенно: «Дом поручика или штаб-ротмистра и кавалера такого-то…» На углу стояла полицейская будка, у дверей которой показывался сам будочник, с алебардой в руках, чтобы этим безвредным оружием отдавать честь проходящим офицерам…» А вот купеческое Замоскворечье, весной утопающее в ароматах бело-розового цветения, а осенью — в запахах кипящего в каждом доме варенья. Бесконечные заборы, ворота на прочных замках, во дворах свирепые псы. За воротами — каретные сараи, живность в загончиках, сады с пионами, анютиными глазками, яблонями да кустами крыжовника и черной смородины. В домах — тяжелая мебель красного дерева, киоты с иконами старого письма, часы с боем, клетки с канарейками на подоконниках. На Ордынке, Полянке, в Голутвиных переулках — тишина; ни пешего, ни проезжего; окна закрыты, занавески спущены. Будочник замоскворецкий днем обычно мирно сидел на пороге своей будки, и, отставив алебарду, тер табак, а ночью стучал в чугунную доску и временами кричал на всю улицу: «Посматривай!»

А еще с Воробьевых гор слышны были звоны, густые и нежные — «малиновые», плывущие над Москвой и очищающие ее. …Отшумела по Москве масленица — последняя неделя перед Великим постом. Немерено съедено было за эту неделю блинов, оладушек, пирогов-расстегаев; рекой лилась на блины сметана, тоннами клалась икра, килограммами — всевозможная рыба. Казалось, в эти дни не солнце, а огромный, с пылу-жару блин источал над Москвой тепло. Откатались с гор на санях, выпили все вино в трактирах и ресторанах и… затихли. Завтра — первый день Великого поста. В купеческих, дворянских, мещанских домах масленицу «выкуривали» — был такой народный обычай. Клали в таз горячий кирпич и мяту, а сверху лили уксус и тазом этим обносили комнаты — изгоняли последние скоромные запахи. Горящие перед иконками лампадки красного стекла исчезали — теперь на весь пост будут строгие синие или прозрачные. Мебель покрывали чехлами. Наступала тишина. К чистому понедельнику вся Москва преображается. Обильные лавки и магазины за одну ночь меняют зазывную яркость витрин и вывесок на скромные серо-коричневые тона занавесей — здесь, как и на рынках, семь недель будет царить Великий пост.

И главным «героем» поста и хозяином рынков станет гриб! Знаменитый постный рынок Москвы раскинулся на весь Китай-город: вязки сухих грибов, баранки, мешки с разноцветным горохом, редька и кислая капуста, начинки для постных пирогов — морошка, черника, брусника, клюква, кадки с соленьями. Питье в изобилии: и квас — солодовый, кислощейный, бражный, хлебный, и сбитень. В медовом ряду предлагают мед липовый, гречишный, травный. Его пробуют кто деревянной ложкой, кто баранкой, кто сайкой, а кто и — тайком — просто пальцем. Есть и варенье, и великопостный сахар — большие пласты зеленого, красного, розового, лимонного цветов. И изюм, чернослив, халва, пастила «особая» из города Белева… На Солянке, в Голутвиных переулках, на Остоженке, на Дорогомиловской заставе столы и в пост были достаточно обильны, особенно в любившем покушать Замоскворечье.

Среди прочего подавали горох тертый, кисель гороховый, всевозможные грибы — и холодные, и вареные, и чуть присоленные; капусту ленивую, пироги с морковью, чернослив, различные орешки, клюквенный компот, изюм кувшинный, сайки, пастилу рябиновую. Весь пост обязательны были ежедневные посещения храма. Здесь тоже все иначе, чем обычно: службы продолжительнее непостных, преобладает не пение, а чтение, яркие, с позолотой покрывала сменяются на черные, батюшки тоже служат в черных епитрахилях. Встают раньше обычного, спешат в храмы: дворяне — в Большое Вознесение (что у Никитских ворот), в Илью Обыденного, в Зачатьевский монастырь, купечество — во Всех Скорбящих Радости, Николу в Толмачах, мещанство — в Филиппа Митрополита. В домах, где были «людские», в эти дни обязательно принимали нищих и убогих — не по одному-два, а по тридцать-сорок человек — насколько позволял достаток. Старались читать в основном книги духовного содержания, говорили вполголоса, рано ложились спать. Но вот уже и Благовещение подоспело.

Повсюду пахнет кулебяками с вязигой, особыми «благовещенскими» пирогами на четыре угла: с грибами, семгой, налимьей печенкой, судачьей икрой… Еще в Благовещение принято выпускать на волю птичек из клеток — давняя московская традиция. Сразу после праздничного богослужения все идут на птичьи базары. Открываются клетки, и целые тучи птиц взмывают в небо. (Некоторые и приторговывают птичками «для воли».) И стоят москвичи, замерев, с задранными головами, смотрят в небо… Капелью весенней уходят дни Великого поста. Наступает Вербное Воскресенье (последнее перед Пасхой, за которым начинается самая строгая неделя поста — Страстная) — Вход Господень в Иерусалим. Люди, встречавшие Христа в Иерусалиме, устилали его путь ризами (одеждами) и вайями (пальмовыми ветвями).

Но откуда же взяться пальмам на Руси? Вот и появился обычай — встречать этот праздник вербой, весенним первоцветом. И едут сани-подводы-телеги по Калужской дороге к реке Москве за пушистой, осыпанной золотистыми крапинками вербой. На праздничных богослужениях вербу освящают. Словно огромный пушистый лес на мгновение вырастает под сводами храма: все поднимают свои веточки, чтобы попала на них святая водичка. Потом возвращаются домой, бережно неся в руках вербные букетики, которые будут стоять под иконами до следующего года. Особо благочестивые москвичи по старинному обычаю из пушистых комочков чай заваривают — для укрепления души и тела. В Страстную неделю Москва и вовсе замирает. Вечерами над городом плывут протяжные звоны. Великий Четверг. Во церквах читают 12 отрывков из Евангелия, повествующих о последних земных днях Спасителя, — «двенадцать Евангелий»… Москва пуста — все в храмах. С этой службы москвичи стремятся обязательно принести домой горящую свечку и затеплить от нее домашнюю лампадку. И текут по улочкам и переулкам ручейки огня.

Люди бережно несут горящие свечи, прикрывая их от ветра кто ладонью, кто полой пальто, а кто и специальным стеклянным колпачком, — несут в свои дома частичку света Господня. Накануне Пасхи Москва вся в хлопотах — подновляются заборы, чистятся дворы и улицы, украшаюся храмы. (В 80-е годы XIX века поразил всех купец-подрядчик Сергей Иванович Шмелев — отец Ивана Сергеевича Шмелева, автора лучшей на все времена книги «Лето Господне»: под Пасху на собственные средства украсил он храм во имя Казанской Божией Матери, что на Красной Площади, а также соборы Кремля иллюминацией, особыми «зажигательными нитями» и «кубастиками».) В домах тишина, полумрак — отдыхают в преддверии пасхальной заутрени. Уже кто-то снимает темные лампадки и вновь зажигает радостные красные.

На окнах, на шкафах, в корзинах и лукошках — крашеные яйца; на креслах, диванах, пуховых подушках прикрытые кисеей — куличи. И вот наступает Светлое Христово Воскресение — Праздников Праздник Пасха. Кажется, будто единым духом по всей Москве проносится: «Христос воскресе!» — «Воистину воскресе!» Свершилось: об этом возвещают все сорок сороков московских церквей — звонят у Христа Спасителя, звонят у Николы под Вязами, у Всех Святых на Кулишках, в Донском, в Новоспасском… Идя из храмов, москвичи, знакомые и незнакомые, троекратно целуются, обмениваются взятыми заранее из дома яичками: «Христос воскресе!» — «Воистину воскресе!» Бессчетное количество экипажей отъезжает утром от монастырей, соборов, церквей. Начинается разговенье. Народ попроще разговляется уже у храмов — чарочкой, яичком, куличиком… Вновь оживают рынки, манят блеском и изобилием витрины магазинов.

Повсюду кипят гулянья. Душа ликует! Семь недель поста позади, очистилась она молитвой и причастием и славит Господа, внимая неутихающему перезвону: всю послепасхальную неделю позволяется взбираться на любую колокольню и звонить, сколько сердце просит… А через недолгие 80 лет будут падать на землю эти веселые колокола, взрываться и закрываться храмы. А еще через 80 лет будем жить мы. И храм Христа Спасителя вновь засияет пятью своими куполами. И так же, как наши предки полтора века назад, возвращаясь светлым пасхальным утром — теперь уже в метро — домой после праздничного богослужения, мы будем радостно говорить друг другу: «Христос Воскресе!» И слышать в ответ: «Воистину Воскресе!»